Цикл «Историк». Рассказ II - «После жизни»

Лейтенант с раздражением, нарастающим вместе с болью, бросил окурок в костер…

– Сюань-Чжи… Да, на этой базе вас сильно беспокоить не станут – она брошена и Снеговым, и Хакаем. Просто от нее, считай, ничего не осталось…

– Нам с Олафом хватит и того, что осталось… Нам многого не надо, Гюнтер…

– Тогда сразу в выжженные пустыни идите – точно никто искать не будет…

– Олаф сказал, что пойдем, когда припрет… Но мы сможем остаться только у границ выжженной пустыни, куда еще заходят крысы… А станет совсем тяжко – вернемся к границам ледяной пустыни, куда еще заходят скингеры… и крысы… Мы бы не ушли с севера, если бы не разведчики… Если бы только скингеры стали злее, мы бы еще могли остаться – достать специальную защиту и технику охотников Хантэрхайма… Скингеры такие – они бегут только, когда есть, где скрыться… А когда местность открытая или когда их припрешь, – они нападают… Иногда они кажутся неопасными, но вообще они – страшные звери… И крысы – страшные звери, когда нападают стаей или когда просто голодны… Но зато они живут везде – крысы. Олаф сказал, что в выжженной пустыне, где воды нет вообще, они делают воду… Не берут, а именно – делают…

– Синтезируют, Ханс…

– Да не важно – делают же… И мы можем пить их кровь… Только их поймать еще надо… Они умные – не попадаются… особенно в сложные ловушки. Я заметил, Гюнтер, что сложные ловушки их разведчики обходят всегда, когда простые – не все время… И мне еще постоянно приходится прятать эти ловушки, подделывая их под окружающую местность…

Олаф, припав на колено у кострища, раскидал железным штырем угли, присыпая их опаленными осколками сложной техники – оборудования этой базы, специализированной на человекостроении.

– Заткнись, Ханс. Нам пора.

Ханс умолк, робко улыбнувшись лейтенанту, поднялся, подбирая и скручивая шкуры. Олаф энергично кинул мне контейнер с медикаментами…

– Сильных болевых блокаторов нет – заряжайте шприц всем, что хоть отчасти поможет. Швайген должен еще продержаться… И антибиотик колите – схема есть, с пометками дозы.

Я с сомнением посмотрел на лейтенанта и, жестко схватив Олафа за плечо, отвел его в сторону…

– Ему это не нужно.

Олаф вырвал руку из моей хватки, раздраженно вздернув плечами…

– Он сейчас от боли орать начнет. Сколько-то протерпит еще, а потом – заорет. Никто не способен столько терпеть, а нам нельзя шум поднимать.

– Олаф, он не может идти, а мы не можем его тащить. Его нельзя брать с собой.

– Я его здесь одного не оставлю.

– Его нельзя здесь оставлять. Мы на территории врага. Это закон – тяжело раненых при проведении таких операций не забирают и не оставляют.

– А мне плевать на этот закон и порядок, полковник. Я не дам вам его пристрелить.

– Хотя бы пожалей его, если порядка не признаешь.

– Он не хочет умирать – хотел бы, застрелился бы давно.

– Он все равно умрет – в мученьях.

– Слушайте, полковник, это его дело. Идите колите ему болевые блокаторы.

– Не забывай, ты обращаться к высшему офицеру, Олаф…

– Хоть к черту… Здесь нет высших и низших – есть только живые и мертвые. А Швайген еще жив…

– Ты забываешься, боец.

– Нет. Не нужны мне здесь ваши аристократические замашки. Это вам не штаб Ясного, где сил и времени у всех довольно такой порядок соблюдать.

Я положил заряженный шприц, взял заряженный излучатель… Но Олаф резко перехватил мою руку, удерживая с готовностью сломать кости…

– Не дам…

Короткий удар рукоятью сломанного обгоревшего ножа по его тыльной стороне ладони меж сухожилий – и я сбил, сорвал его захват… Он отдернул руку…

– Не перечь мне, Олаф.

Он блеснул на меня глазами, вобравшими отблески грозового неба Хантэрхайма…

– Вы мне сухожилия перебиваете рукоятью ножа, на лезвии которого я вам мясо жарил… И после этого вам не перечить?..