Тени прошлого — тени будущего (Книга II, часть 1)

Как нельзя некстати Стикк нам с Владом очередную головоломку задал… И без его кривых усмешек голова неясной бедой перегружена. Раскидают нас теперь… Кого в тени Шаттенберга бросят, кого в сияние Хантэрхайма… А Штрауб… Мы, где бы ни были, сделаем все, чтобы его отстоять. Но нам не выносимо знать, что предстоит покинуть его без надежной замены нам – его бойцам. Если бы Штрауб был просто нашей крепостью – это было бы не так тяжело. Но Штрауб – разум и средоточие всех сил системы… Совету, конечно, видней, что вернее его защитит. Только нам от этого не легче. Он – наш Центр. Лесовский считает, что стоять за него до смерти последнего солдата, последнего рабочего, – это у нас чуть не в программе прописано, как у муравьев. Похоже, так и есть. Мы и за Ивартэн стояли… Только тогда у нас еще были территории, были силы… А теперь перенести Центр нам уже некуда – ни Шаттенберг, ни Хантэрхайм такой груз не выдержат. И теперь это перераспределение будто вихрем нас сносит… нас – защиту Штрауба. И мы ждем бури в этом предгрозовом затишье.

А вчера никому и мысли не приходило, что высшие командиры к цели по нам, как по трупам, пойдут… Точнее, что по нам пройдет это перераспределение… Нельзя это так делать – втихую… Ничего хорошего это не предвещает. И то, что Стикк тогда в руинах сказал, из головы не выходит… И то, что нас к Боргу зачислили без хоть какого-то предупреждения, – тоже где-то в виске негодованием стучит. Правда, точно еще ничего не известно. Может, нас это и обойдет… Борг – несокрушимый изверг. И эту гремучую славу он заслужил делом – не одной силой, но и крайней жестокостью. Его жесткие методы работают неизменно, когда результат нужен сразу – когда речь идет лишь о скорости достижения цели. Только жестокость офицера – это не холодность машины, офицер – человек. Но сейчас главное – чистый результат. Такие люди, как Борг, сейчас незаменимы, – нам роптать нечего. Ничего – нас с Лесовским вместе переведут. А вместе мы преодолеем все… Не простой он, но его не сломить ни этой войне… ничему. Он не стал ни бездумным недочеловеком-полузверем, ни недомашиной-получеловеком. Ему не все равно, по человеку лучом бить, по машине или по зверю.

Стоим, прислонившись к стене… Мы легко становимся неприметными в серой боевой форме – вот и сейчас все мы словно ушли в стены. Невидимая остальным птица так и летает над нами. Влад исподлобья наблюдает за этим пернатым охотником на крыс… Я почти обрадовался знакомым шагам… А Лесовский постарался стать еще более незаметным – неплохо у него получилось… Ястреб исчез – будто при виде Стикка… Такое ощущение, что он просто врезался в стену, но не рухнул на пол, а пролетел через нее…

– Что спите?! Запускай сухую чистку!

Сержант ходит по длинному коридору – выбивает из головы все мысли, кроме как о нем самом. В мертвой тиши даже сердце подстроилось под ритм его ровных шагов. Стою к нему спиной, но прямо вижу его сияющие болезненной чистотой сапоги, педантично меряющие длину и ширину коридора. Стикк на достигнутом не останавливается – перепроверяет замеры раз по десять… Он может себе это позволить как представитель самой привилегированной категории. N4 не офицеры, на которых мертвым грузом возложено решение всех мировых задач, и не рядовые, на которых свалено механическое исполнение всех этих задач…

Стикк остановился у меня за спиной…

– Ну что, Герфрид?..

– Загрузил стандартную программу, командир.

– Слушай приказ! Избавить подопечного от этих клочьев! Надо будет – вручную пойдешь его чистить!

– Так точно.

Переключил программу чистки – это строгий режим, со зверюг чуть ни шкуру сдирает… По опыту знаю, чем это обычно кончается – мой зверь звереет. Замухрышку это уже начало серьезно злить. Он огрызается даже на еле заметную полосу, скользящую по его взъерошенному загривку. Зверюгу окружает черная аура счищенной шерсти, которая рассеивается у вытяжки… А Стикк не уходит – стоит над душой, ждет пока последний клок ляжет волосок к волоску.

– Если останутся проплешины – соберешь клочья и приклеишь обратно. Только ровно и аккуратно!

– Будет сделано.

Сегодня Стикк ну уж очень добрый. Лесовский думает, что он на меня за мою тягу к порядку взъелся – хочет вывести из рядов правил, чтобы убедиться, что я настоящий. Может он и рад, когда ему кто-нибудь, несмотря на последствия, челюсть ломает, но я ему такое удовольствие не доставлю. Готовлюсь распылять клей по корпусу взведенного яростью чудовища, лезть в вытяжную шахту его “норы” за оставшейся шерстью – ко всему, что Стикку в голову придет. В общем, готовлюсь к тупому подвигу. Был бы Стикк бойцом похуже – мы бы его давно из отряда вышибли ко всем чертям. И если бы мы знали, что он за наш счет перед Ульвэром выслуживается – ему бы несдобровать. Но Ульвэр для него бог – Один, собирающий дружину убитых в бою воинов. Это верно – мы все здесь проверены и боем, и смертью… А Ульвэр… Я не хотел бы служить под чьим-то еще командованием. Вот за эту убежденную преданность мы Стикку многое прощаем. Кроме него, мы дерзости никому так не спускаем… Правда, кроме него, нам дерзить никто и не смеет…